Гуманитарные Ведомости Выпуск 1 (21) 2017.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (21), март 2017 г. 6 концепции любви мы должны обратиться к античной философской и христианско-богословской мысли. Свое понимание любви Толстой излагает в VII главе программной работы «Закон насилия и закон любви», в которой он прямо говорит о том, что христианское учение в целом во всем его истинном значении есть именно «учение о законе любви» [1, с. 166]. Хотя во многих дохристианских учениях (в особенности – в даосизме и буддизме) любовь также признавалась одной из главных добродетелей, ни в одном из них она не выступала в качестве всеобщей основы и закона жизни. В этом смысле христианское учение о любви «не есть, как в прежних учениях, только проповедь известной добродетели, но есть определение высшего закона жизни человеческой и неизбежно вытекающего из него закона поведения» [1, с. 166]. Какой же смысл вкладывает Толстой в понятие «закон любви»? Прежде всего, необходимо заметить, что употребление понятия «закон применительно к учению Христа отнюдь не является ветхозаветным или языческим рудиментом. В Послании к римлянам ап. Павел пишет: «любовь есть исполнение закона» (Рим. 13, 10). В святоотеческой традиции «любовь» и «закон» также нередко сближаются. Например, у Максима Исповедника сказано: «Если кто злословит брата или судит брата своего, тот злословит закон и судит закон (Иак. 4, 11), а закон Христов есть любовь» [2, с. 102]. В этих словах подчеркивается та мысль, что вся библейская законность вместилась у Христа в заповедь любви. Закон стал любовью, а любовь стала высшим законом жизни. Именно в этом духе Толстой и развивает свое учение о «законе любви», вкладывая в это понятие различные смыслы. Во-первых, закон любви обосновывается как естественное выражение духовной природы человека, как преломление закона всемирного духа в жизни разумных существ. «Один только есть у всех существ верный руководитель. Это – всемирный дух, который за- ставляет каждое существо делать то, что ему должно делать: дух этот в дереве велит ему расти к солнцу, в цветке – переходить в семя, в семени – упасть в землю и прорасти. В человеке дух этот велит ему соединяться любовью с другими существами» [4, с. 65]. Поэтому человеку «естественно быть любовным» точно так же, как воде естественно течь сверху вниз, пчеле – летать, змее – ползать, рыбе – плавать и т.п. «И потому, – заключает Толстой, – если человек, вместо того, чтобы любить людей, делает зло людям, он поступает так же странно и неестественно, как если бы птица стала плавать, а рыба – летать» [4, с. 64]. Таким образом, в первом значении «закон любви» есть космологический и естественно-антропологический закон духовной жизни. Если соотнести данное понимание «закона любви» с христианско- богословской точкой зрения, то можно видеть, что Толстой описывает здесь изначальное, «догреховное» состояние человеческой души, которое в «падшем» человеке проявляется в виде некой «естественной склонности к добру», вполне допускаемой святоотеческой традицией. Если же учесть, что толстовское понимание «закона» любви дополняется, как мы увидим ниже, еще и благодатью любви, то такая позиция вовсе не выглядит «еретической».