Гуманитарные Ведомости Выпуск 2 (22) 2017.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (22), июнь 2017 г. 57 болезненным состояниям, но выходит к самым важным этическим вопросом о соотношении зла и красоты, зла и смерти и в душе человека, и в культуре, и в жизни. Это делает Гоголя предтечей многих магистральных направлений русской нравственной философии. Как пишет про Гоголя известный современный исследователь русской этики В. Н. Назаров: «он вплотную подошел к основным темам русской нравственно-философской мысли, предвосхитив и очертив круг духовно-нравственных идей русской культуры. Не оставив после себя цельного и стройного миросозерцания или систематического учения, Гоголь внес в развитие русской этической мысли нечто более значимое: опыт нравственно-религиозных исканий, связанный с кардинальной переоценкой смысла творчества и духовным преображением жизни, запечатленной им в духовной прозе» [7, с. 51]. Это очень важные слова, раскрывающие духовный мир Гоголя и его место в русской философии. Идея превосходства этического над эстетическим в свете эсхатологии – важнейшая тема для Гоголя, ставшая своеобразным нравственным каноном для дальнейшей русской философии. В частности, вот как она выражена в «Выбранных местах из переписки с друзьями», когда писатель говорит о сожжении второго тома «Мертвых душ»: «Не легко было сжечь пятилетний труд, производимый с такими болезненными напряжениями, где всякая строка досталась потрясением, где было много того, что составляло мои лучшие помышления и занимало мою душу. Но все было сожжено, и притом в ту минуту, когда, видя перед собой смерть, мне очень хотелось оставить после себя хоть что-нибудь, обо мне лучше напоминающее» [8, с. 86]. Однако, и это стоит отметить, Гоголь-художник никогда полностью не подчинялся Гоголю-проповеднику, хотя именно так и может показаться при критическом рассмотрении второго периода его жизни. Скорее можно говорить о напряженной борьбе этического и эстетического в душе Гоголя, которая была в значительной степени стимулировано близким ощущением смерти. Именно это и роднит Гоголя с другим русским философом и писателем Константином Леонтьевым, у которого эсхатологическое мировосприятие также достигает высочайшей степени. Весьма схожие черты мировидения у Гоголя и Леонтьева проявляются и в сильном эстетическом чувстве, и в крайне болезненном восприятии смерти, и в критике пошлости и мещанства современной им буржуазной культуры, и в особой миссии России, и в глубокой постановке вопроса о Церкви, и в культивировании строго аскетического идеала, который должен возвыситься над мирскими ценностями жизни и культуры. Но главное, это обостренный эсхатологизм Леонтьева, о котором очень точно и глубоко сказал С. Н. Булгаков по поводу 25-летия со дня кончины К. Н. Леонтьева (13 ноября 1916 года): «Наряду с проповедью страха выступают с резкою четкостью и мрачные эсхатологические тона, безнадежное безразличие ко всему земному, ибо все прейдет с шумом. Такая вера в скорость конца и непрочность всего живого была у первых христиан, но для них она являлась источником радости и света, не страха и разочарования. Поэтому невольно в леонтьевском эсхатологизме слышится и личное разочарование, и надорванность: с раненым сердцем и