Гуманитарные ведомости, выпуск 2 (26) 2018.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (26), июнь 2018 г. 87 страха», то создается впечатление, что он оказывает двойственное воздействие на человека: с одной стороны, страх активизирует нас, а с другой – парализует» [10]. На основании этого Риман заключает что доминанта одного из страхов (приводящая к подавлению соответствующего базового импульса) формирует один из четырех типов личности или, другими словами, один из четырех способов бытия в мире, формирующих некий горизонт экзистенции. Страх, как и любовь, как и любое сильное интенсивное переживание/чувство по-своему трансформирует пространство и время (вернее, этот горизонт бытия). Но если любовь расширяет горизонты, то страх их устраняет. По крайней мере, устраняет Время – нет уже прошлого и будущего – есть вечно настоящее; давящее настоящее, сиюминутность этого настоящего растягивается до вечности и давит своей непреодолимостью. Страх погружает в состояние животного. И чтобы избавиться от этого животного чувства человек бежит не от объекта страха, а от самого страха, который есть эта давящая сиюминутность. Бегство возможно в пространство. Но в пространство не конкретное (конечное - что-то вроде иной локации). Это пространство вообще. Пространство, которое дает возможность появиться времени – новому времени , позволяющему «издалека» посмотреть на проблему вызвавшую страх и на сам страх (оценить его) – придать ему некоторую длительность, а значит лишить его целостности. Страх возникает из-за столкновения с тотальной целостностью, единичностью, сингулярностью Ничто [15]. Такой страх есть абсолютная разобщенность индивида с его «историей» (прошлым настоящим и будущим), с его «памятью», которая и делает индивида тем что он есть. Другими словами, страх можно определить как угрозу целостности индивида посредством вторжения некоторой всепоглощающей Сингулярности – это подчинение абсолютно внешнему. Это страх быть подчиненным иному (не вписывающемуся в индивидуальную историю), оказаться в его власти [1, c. 523-535]; страх невозможности вернуться назад к Себе, к индивидуальному основанию Себя. Это Иное не просто не вписывается в личную историю, оно ей противоречит, отменяет ее. Отсюда вытекает необходимость бегства в пространство. Пространство – это спасение от страха. От такого страха хочется броситься опрометью неизвестно куда, но лишь бы в иное место – место обладающее новым временем, новой длительностью, историчностью. В пространстве есть всегда намек на время – подсказка – у пространства есть горизонт – то где меня еще нет, но то что я вижу. Пространство дает возможность ускользнуть от себя (себя страшащегося) – быть как бы здесь и не здесь одновременно. Пространство, рождающее время, всегда спасительно. Это сфера между двумя тотальными событиями – миром до истории (отдельным временем богов) и концом истории (встречей человека с богами). Это бегство есть, таким образом, бегство в Миф – целостность собирающая правду и вымысел – прошлое, будущее и настоящее. «Страх» проникший в «наше (человеческое) время» рушит Миф об индивидуальном единстве, индивидуальной непрерывности; вообще любой миф – так как Миф