Гуманитарные ведомости, выпуск 2 (26) 2018.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (26), июнь 2018 г. 9 Многоликость опасного Другого мы находим и в современном психоанализе. Словенский философ Славой Жижек в своих работах дает целый перечень таких манифестаций, пугающих других. Но также высказывает предположение о том, почему (в понятиях М. Бубера) отношения Я-Ты заменяются отношениями Я-Оно, почему Другой все более дистанцируется от Я, от непосредственного переживания. И в этом, возможно, ответ на парадокс безопасности сегодня, который состоит в том, что все более объективно безопасный мир становится субъективно все более опасным. Другой из близкого становится далеким и опасным в том смысле, что возможности для Другого стать близким все более сокращаются. Жижек через понятие «субъекта предположительно верящего» дает ответ и на вопрос о недостающем посреднике между Я и Другим, если несколько расширить вопрос о вере. Субъект предположительно верящий, по Жижеку, есть тот, можно добавить тот Другой, который верит вместо меня. Он описывает этот феномен отсылкой к примерам «примитивных» народов, которые на вопрос о вере в суеверия отвечают, что сами они не верят, но их предки действительно верили или вере в Санта-Клауса, в которого взрослые верят для того, чтобы не разочаровывать своих детей, действительно верящих в него. Одним словом, такая вера признается структурно необходимой, поскольку сегодня непосредственно соприкасаться с Событием (реальностью сакрального или подлинного трансцендентного) невозможно: «Странным образом кажется, что некоторые верования всегда действуют «на расстоянии»: для того, чтобы вера могла функционировать, она должна иметь некоего окончательного гаранта себя самой, но этот самый гарант всегда является отложенным, смещенным, он никогда не представлен in persona Непосредственно верующий субъект сам по себе для веры не нужен: достаточно предположить, что он существует, верить в него, представлять его в виде какой-то мифологической фигуры, несуществующей в эмпирической реальности, или кого-то безличного («кто-то верит...»)» [4, с. 9]. В этой невозможности непосредственной веры и раскрывается необходимость Другого, который нужен, чтобы верить на расстоянии, но также он определяется как опасный, именно такой Другой становится религиозным радикалом, фанатиком и фундаменталистом. Такой другой становится некой реинкарнацией, превращенной формой архаичной жертвы или «козла отпущения» [6], который ограничивает опасность, сосредотачивая его на себе. Только теперь поле «деятельности» такого Другого существенно шире, посредством другого можно не только обезопасить себя, но и наслаждаться, и действовать. Но такое делегирование затрагивает и самого субъекта, который децентрируется «работающим» за него Другим: «Тот, кто изначально «делает что-то вместо меня», есть означающее как таковое во всей своей внешней материальности – от тибетского молитвенного барабана до «закадрового смеха» на нашем телевидении. Основная черта символического порядка как «большого Другого» состоит в том, что он никогда не бывает просто инструментом или средством коммуникации, поскольку он «децентрирует» субъекта изнутри (в том смысле, что действует вместо него)» [4, с. 16]. Как пишет Жижек, такая