Гуманитарные ведомости, выпуск 3 (27) 2018.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (27), том 1, октябрь 2018 г. 145 яснополянскому мудрецу покоя и лез к нему со всякими творениями древней и современной чешской литературы, будучи убежденным, что это творения первоклассной ценности, которыми Толстой не восхищается только потому, что их не знает. Душанко хотел воодушевить Толстого славянством за пределами России, прежде всего в Чехословакии, собственно, в Чехии, и специально для него переводил на русский язык некоторые чешские произведения. Толстой это ради Душана прочитывал или просматривал, но всегда без интереса возвращал ему, говоря, что Коменский – это чистая аллегория, а он аллегории не любит, или прямо говоря, что у чехов нет никакой интуитивности, поэтому они ему неинтересны и значения для него не имеют. Единственный из чехов, кого Толстой ценил высоко, был Хелчицкий, и он уважал Гуса. Но Масарик, который одно время заигрывал с Толстым, был для него лишь ученым профессором и однозначно человеком нерелигиозного типа, который только поигрывает с религией и христианством; характерным признаком оценки духовных качеств Масарика было его решительное предпочтение Достоевского перед Толстым, а потому он был совершенно ему неинтересен. Так с опаской не раз сообщал мне об этом сам Душанко, который до конца жизни так и не разобрался, кто более велик – Толстой или Масарик, но последний был ему, конечно, ближе и понятнее». Узнав о самоубийстве Душана Маковицкого, Шкарван с горечью написал, что это было закономерным результатом его душевной слабости и интеллектуальной незрелости. Поскольку все оценивали Маковицкого исключительно в суперлятивах (как отмечал и Шкарван в дневнике от 17.04.1921, «благородный, добросердечный, смиренный, доброжелательный, бескорыстный, готовый к самопожертвованию»), его поступок казался многим диким и необъяснимым, особенно потому, что человек, который превыше всего ставил христианские принципы самого радикального толка, своими руками лишил себя жизни. Скорбя о кончине друга, Шкарван тем не менее высказывался о нем нелицеприятно: «О Душане сложилось мнение, что он был последователем и близким личным другом Толстого. Решительно могу сказать, что он никогда не был ни одним, ни другим, вопреки тому, что очень многие внешние обстоятельства (которые так легко заслепляют людям глаза) вроде бы свидетельствуют об обратном. Душан лишь занимался Толстым и его идеями и благодаря своему человеколюбивому и мягкому характеру был привязан к Толстому и был его верным слугой, но никогда не был его последователем. Для того, чтобы следовать за Толстым в самом главном, у Душана никогда не было ни смелости, ни сил. Душан никогда не был по сути своей религиозным человеком, он лишь во внешних, мелочных вещах стремился быть толстовцем – именно толстовцем, а не последователем Толстого. Душан всегда страдал от своей неуверенности и нерешительности, от своего неверия – это известно каждому, кто знал его близко. Он был человеком неоригинальным, несамостоятельным, бесхарактерным. Он всегда перенимал чужие мнения, постоянно метался и часто не мог распознать диаметральные отличия и противоречия, не мог