Гуманитарные ведомости, выпуск 3 (27) 2018.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (27), том 1, октябрь 2018 г. 29 практики, называя христианство ложной религией, основанной на самообмане моральных понятий. А Лев Толстой делает свой выбор в пользу теории. Анализ его «Исповеди» позволяет вскрыть экзистенциальные мотивы этого предпочтения: ужас своей временности, личного небытия, того, что Сёрен Кьеркегор назвал «болезнью к смерти», единственное спасение от которой – вера. В своей биографии Толстой удивительно точно воспроизводит описанные датским мыслителем этапы духовной эволюции человека: эстетический (поиск удовольствий), этический (поиск нравственной основы бытия) и религиозный (осознание своей смертности). Толстой называет своё последнее состояние «смертельной внутреннею болезнью» [1, с.116], приведшей и осознанию бессмысленности жизни и «исканию бога». Немалую роль в причинах этого «заболевания», по-видимому, сыграли два события: вид смертной казни в Париже через гильотирование и смерть брата. Подтверждая правоту экзистенциализма, русский писатель отмечает, что «это искание бога было не рассуждением», оно «вытекало из сердца» как «чувство страха, сиротливости, одиночества» [1, с. 149], от которого совершенно не спасала мысль о «бессмертии» в потомстве, или в творчестве . (Много позже в повести «Посторонний» Альбера Камю не случайно наделит своего героя теми же чувствами: каждый умирает сам, не важно где и когда, но смерть неизбежна… Французский писатель, судя по его работе, прекрасно был знаком с русской классикой). Итак, «ужас небытия» приводит Толстого к убеждению, что в одной лишь вере «можно найти смысл и возможность жизни»… «Вера есть сила жизни». [1, с. 141]. Однако остановиться на этом выводе Толстой не смог. Неприятие слепой нерассуждающей веры для мыслителя его уровня, автора гениальных не только в литературном, но и в философском значении «Войны и мира», «Анны Карениной», «Смерти Ивана Ильича», «Крейцеровой сонаты» и др. было невозможно. Как следствие – критический анализ христианского нравственного вероучения на предмет его совпадения с практикой жизнедеятельности тех, кто считает себя «христианами» и постулирование принципа ненасилия как универсальной нравственной парадигмы поведения. Конкретизация идеи «ненасилия» у Толстого трансформировалась в акцентирование принципа «непротивления злу силой». Абсолютизация идеи отказа борьбы со злом насильственными методами порождает целый ряд противоречий и парадоксов, которые легко обнаруживаются в текстах писателя. Например, выведенный им в «Войне и мире» образ «страшной дубины» партизанской войны против армии Наполеона есть не что иное, как оправдание любых форм освободительной борьбы против захватчика; да и что было бы с Россией, если бы она, движимая христианской идеей всепрощения, «подставила вторую щеку»? Как известно, именно идея абсолютного отказа от насильственных форм борьбы с любым злом вызвала наибольшее возражение у критиков Толстого на том основании, что подобное поведение приведет к победе зла. Среди многочисленных аргументов, которые выдвигал мыслитель в защиту своей позиции наиболее существенным, с его точки зрения, был следующий: чтобы