Гуманитарные ведомости, выпуск 3 (27) 2018.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (27), том 1, октябрь 2018 г. 60 Наиболее крупная работа арх. Иоанна о Толстом опубликована в 1939 г. – «Толстой и Церковь» (Берлин), позже она вошла в книгу «К истории русской интеллигенции. Революция Толстого» (Париж, 1975) и переиздана в посмертном томе «Избранное» (Петрозаводск, 1992). Отталкиваясь от труда И. А. Бунина «Освобождение Толстого», арх. Иоанн утверждает, что его автор из-за личного знакомства с писателем не может как философ и историк дать ему объективной оценки. Главное, в чем расходятся Бунин и арх. Иоанн, заключается в их оценке ухода графа из Ясной Поляны, то есть с точки зрения Бунина Астапово символизирует освобождение Толстого, идею торжества его духа (которую он противопоставляет плоти [Комм. 1], точнее Д. Мережковскому, автору эссе «Толстой и Достоевский», пророком которой его автор считал графа-писателя), в то время как арх. Иоанн характеризует этот уход как движение в никуда, корни которого он прослеживает еще со времен письма к жене от лета 1869 года, оцениваемого как свидетельство «обсессии» [Комм. 2]. Подвижник архим. Никон Одесский (схиархим. Николай) (Сморкалов, 1928-2015), по устному свидетельству духовной дочери, говорил, что одержимость – редкое явление, объясняя странности поведения страждущего его неправильной духовной жизнью. Как бы то ни было, но странности поведения и внешнее юродство Толстого (барин-босяк, каким он пришел в Оптину пустынь) вкупе с его ролью проповедника отразили уникальный поворот в понимании юродства, который произошел в XX веке: юродивый стал архимандритом, проповедником, настоятелем монастыря, ибо раньше – стремился смешаться с толпой, жил в шуме города, в его подворотнях. Духовные искания и жажда обновления христианского идеала породили не только сонм новомучеников первой половины XX века, но и тип юродивого святителя (несущего апостольское служение), сниженный и как бы теневой двойник этой традиции явлен в духовном опыте Толстого, положительный смысл коего может заключаться в указании на жажду «неортодоксальной» ортодоксии, которая как раз и будет явлена в духовном опыте таких юродстовавших проповедников, как свв. Гавриил Самтаврийскиский (1929- 1995, Ургебадзе), Иоанн Шанхайский (1896-1966, Максим о вич), и даже Никон Одесский, еще не прославленный ныне. Увиденный в бахтинском контексте образ юродивого, с его смеховой амбивалентностью, утрачивает духовный смысл, поскольку юродивый – это не образец раздвоенного сознания, погруженного во внутренний диалог, но воплощение духовной целостности. Внешне он заявляет о себе как о безумце, но обладает ведением, основанным на глубочайшем смирении. Толстой – зеркальное отражение юродивого, поскольку внешне он поучает, но в глубине души, как свидетельствует арх. Иоанн, болен, и болезнь его основана не на смирении – но на противоположном качестве – на уверенности, что он понимает Евангелие лучше Церкви, и потому может проповедовать. Причем познанную во время подобных приступов «прелесть бешенства» [Комм. 3] Толстой делегирует любимому автобиографическому герою – Пьеру Безухову,