Гуманитарные ведомости, выпуск 3 (27) 2018.

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (27), том 1, октябрь 2018 г. 62 Толстом арх. Иоанн Сан-Францисский так и называет «Революция Толстого», указывая, что граф становится зеркалом русской революции в результате помутнения духовного мира. В подобном же ключе рассматривает сочинения Толстого и священномученик Иларион, епископ Верейский (Троицкий; 1886- 1929). «Праздничное настроение» [Комм. 4], воцарившееся после постановления Синода, и эйфорическое состояние прелести, разрешившееся русской революцией, было присуще не только Толстому, но и многим деятелям Серебряного века, и всему Серебряному веку в целом. Арх. Иоанн указывает на веру Толстого в то, что человек может спасти себя сам, ибо он «часть Неограниченного Бога, ограниченная материальностью. В жизни Все-Бога есть некая материальная «Майя», которая ограничивает Божество. Только уяснив себе эту, сперва неосознанную, а потом сознательную веру Толстого, можно понять все его религиозные и этические замыслы, все его социальные и государственные убеждения; все его отношение к Богу, к миру, к себе» [Комм. 5]. Революционное сознание Толстого, определяющее его бытие, было основано на религиозном реформаторстве, на «перевороте» 70-80-х годов, главные направления и идеи которого, по арх. Иоанну, заключались в следующем: – в стремлении создать практическую религию, дарующую блаженство на земле, а не на небе (добавим, что это удивительно созвучно идеям Великого Инквизитора Достоевского и социалистическому хилиазму СССР), или учение «Христа-материалиста» [Комм. 6]; – в убеждении, что Церковь выражает учение чуждое Евангелию, ибо оно не согласуется с доводами рассудка Толстого, который призывает верить в «мертвого Христа <…> никого никак не могущего, конечно, спасти Своей силой от вечной смерти» [Комм. 7] и потому отрицавшего ее, Церковь, но не за духовную слабость, а за веру: «Апостольская вера была чужда ему» [Комм. 8] как и апостольское милосердие, – и это проявилось в первые месяцы голода 1891 г., когда граф писал в дневнике: «не может быть ничего доброго в том, чтобы отнять у одного и дать другому» [Комм. 9], – подобные взгляды даже в лучших исследованиях, создающих портрет Толстого, обычно попадают под ретушь [Комм. 10], ибо чаще акцентируется внимание на том, что граф помогаел голодающим, но, как полагает арх. Иоанн, лишь затем, чтобы сохранить «моральный престиж Учителя жизни» [Комм. 11]; – в экуменизме без религиозных обрядов [Комм. 12]; – в отрицании символа веры, Церковных догматов, обрядов и молитв, на которые Толстой навешивает общий ярлык «колдовства», не веря в «чудесное» [Комм. 13], но признавая истинное христианство только «в сектах и ересях» [Комм. 14]. Арх. Иоанн уподобляет душу Толстого цветнику, или полю, где пшеница и плевелы растут вместе, полагая, что добрым плодом, насыщенным благодатной интуицией было творчество Толстого, а его проповедничество