Гуманитарные ведомости. Выпуск 1(29) 2019 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (29), март 2019 г. 123 Если брать за основу энциклопедические определения, то следует обратиться, прежде всего, к «Новой философской энциклопедии», где А. А. Гусейнов дал достаточно «нормативные определения насилия и ненасилия. «НАСИЛИЕ, – пишет он в первой статье, – общественное отношение , в ходе которого одни индивиды (группы людей) с помощью внешнего принуждения , представляющего угрозу жизни, подчиняют себе других, их способности, производительные силы, собственность… Насилие можно интерпретировать как разновидность отношений власти , поскольку последняя представляет собой господство одной воли над другой, принятие решения за другого . Оно отличается от других типов властных отношений – патернализма и правового принуждения… Насилие следует также отличать от природной агрессивности человека как живого существа (выделено везде нами – авт.)» [4, с. 14-16]. Итак, насилие – это общественные отношения между людьми и сообществами по поводу собственности и власти, регулируемые внешним, деструктивным принуждением (чаще всего физическим) и проявляемые в форме господства человека над человеком или одних групп людей над другими. А. А. Гусейнов столь же нормативно в энциклопедии определял и ненасилие. «НЕНАСИЛИЕ – даёт своё понимание А. А. Гусейнов в другой статье, – этический принцип, согласно которому границы морали совпадают с отрицанием насилия . Термин «ненасилие» (аналогично нем. «Gewaltlosigkeit», англ. «nonviolence») – калька с санскр. ахимса (невреждение)… Анализ теории и практики ненасилия в 20 в. позволяет разграничивать ненасилие как общий этический принцип и как особую программу практической деятельности. В первом случае ненасилие выступает в качестве безусловного запрета, негативно очерчивающего пространство морали. Во втором – является сознательно культивируемой и достаточно конкретной программой, направленной на разрешение тех конфликтов, которые обычно было принято решать с помощью различных форм нравственно санкционированного насилия» [5, с. 52, 53]. В этом определении заложено определённое противоречие: ненасилие одновременно и этический принцип, и феномен морали, и программа практических действий. Разве до ХХ века ненасилие не существовало в форме «программы разрешения конфликтов»? Разве ненасилие нельзя рассматривать, как и насилие, в качестве «общественного отношения», регулируемого некоторой силой непринуждения, сотрудничества и взаимопонимания людей и социальных групп? Мы не будем останавливаться на критике других определений насилия и ненасилия, содержащихся в работах уважаемого А. А. Гусейнова и иных авторов, так как критические аспекты наличных определений насилия даны в ряде наших работ. Остановимся на вопросах, возникших в связи с пониманием культурной эволюции насилия и ненасилия. Во-первых, если мы определяем насилие и ненасилие как «общественное отношение», то когда возникают общественные отношения как таковые и сами насилие и ненасилие в качестве «общественных отношений»? Во-вторых, чем отличается «природная агрессивность человека» от «природной агрессивности животных»? Как связать