Гуманитарные ведомости. Выпуск 2(30) 2019 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (30), июнь 2019 г. 50 При этом я абсолютно согласен с уважаемым автором интереснейшего, даже в известном смысле прорывного доклада в том, что « предмет философии невозможно охватить научным взглядом, как, впрочем, и предмет частных наук нельзя охватить философским взглядом. В философском образе мира присутствует сам философ, сознающий мир» [5]. Можно в этой связи привести пример с Фалесом, для которого вода во многом первична именно потому, что без неё как раз человек не может обойтись. Но ведь это обстоятельство не перечёркивает известную меру объективности или научности (в широком смысле), которая была уже у первого философа. Подобное в принципе можно сказать и применительно к любому другому достаточно глубокому, прицельно изучающему мир, общество и самого себя философу или собственно этику. Думается, именно в этом сочетании их подлинной объективности и субъективно-личностного настроя как раз и заключается причина привлекательности философии в целом и этики, в частности. Даже если имеются внутренние противоречия, которые, как известно, выступают источниками развития, – привлекательность образа мудреца, знающего мир, и одновременно носителя высоких нравственных идей и качеств не снижается в принципе. И это тоже в известном смысле объективный факт. Не боясь показаться тривиальным, скажу, что в данном отношении философия и, тем более, её вершинная часть действительно больше, чем наука. Представляется, что данная констатация распространяется практически на всех указанных в рассматриваемом докладе мыслителей, даже софистов. Отрицая объективную общезначимую истину, последние, тем не менее, как справедливо отмечает А. А. Гусейнов, « выделили впервые в качестве самостоятельной реальности и собственного предмета философского исследования то, что порождается в процессе сознательных усилий индивидов и искусственно соединяет их между собой в общество, существенно отличаясь от того, что дано природой » [5]. То есть они, противореча самим себе, приходят к важной истине, пусть и относительной, которая по существу общезначима. Разумеется, это обстоятельство не избавляет их от греха крайнего релятивизма, но подтверждает их принадлежность к просветителям своего времени. Градус научности Сократа уже значительно выше (признавал объективность истины, « интеллектуализировал силы, лежащие в основе добродетели » [5]). Если рассматривать историю, то всё идёт по восходящей. Даже собственно научные изыскания философов всё равно сопровождаются той или иной долей субъективного, экзистенциального отношения к миру и самим себе. В этой связи нельзя не обратить внимание на изменения, которые постепенно и взрывным образом происходят в самой науке и вокруг неё. Постнеклассический её этап, как известно, свидетельствует об усилении собственно человеческого измерения, аксиологической парадигмы в целом. Мы, к примеру, вполне верим настоящему учёному, когда он говорит, что он именно как учёный больше получил от Ф. М. Достоевского, чем от кого-то из