Гуманитарные ведомости. Выпуск 2(30) 2019 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (30), июнь 2019 г. 84 Дифференциация поступков на добродетельные и порочные предполагает в каждом случае особое выстраивание отношений я и другого. Если понимать норму как отношение между я и другим, возникает вопрос о том, какую роль я и другой играют в поступке? Как отмечает А. А. Гусейнов, «в нравственной вселенной Бахтина центром, солнцем, является «я», из него исходят все лучи. «Другие» – это своего рода планеты, они светят отраженным светом солнца» [4]. В таком мире поступка другой пассивен, объективирован. Он, фактически, один из многих других объектов в мире, окружающих поступающего. Но если «другой» – полностью объективирован, то «я» может подвергнуть себя только частичной самообъективации: «Я могу помнить себя, могу частично воспринимать себя внешним чувством, отчасти сделать себя предметом желания и чувства, то есть могу сделать себя своим объектом» [2, с. 65]. Результатом самообъективации получается весьма своеобразное «я», «я» - секондхенд, которое, вероятно, поступает как-то иначе, в отличие от необъективированного «я». Если же рассматривать другого как равноправного с «я» нормотворца, то тогда другой в поступке «я» будет уже не «своим чужим», а сотворцом, соработником. «Я» находится в центре поступка, является Солнцем, когда нужно принимать на себя ответственность за все, что думаешь и делаешь; когда нужно жертвовать собой ради другого, не вредить, заботиться. Но можно предположить, что в случаях дружбы и любви мы как наблюдатели попадаем с Земли, например, на Татуин или иную планетную систему с двумя звездами. Встречаясь в нормотворческом процессе, я и другой равны для третьего, возможного оценивающего. В философии поступка М. М. Бахтина такая ситуация не возможна. Е. В. Демидова пишет о том, что Другой там вовсе отсутствует: «Бахтин ничего не говорит ни о направленности действия на благо Другого, ни о том, чем отличается Другой от иных, в том числе неодушевленных и неживых предметов» [6, с. 286]. Анализ архитектоники поступка показывает, что другой там, конечно, не отсутствует, но знает свое место. Поступок осуществляется безотносительно другого, в силу долженствования «я» (особой установки сознания). Даже нарратив поступка – это исповедь или проповедь, но не диалог. Однако можно предположить, что, действуя из себя, творчески, «я» при этом действует не для себя (по крайней мере, не всегда) и не совсем сам по себе. Итак, взгляд на поступок при помощи нормативной оптики позволяет переосмыслить взаимодействие «я» и «другого» в контексте морального нормотворчества. Такое переосмысление меняет структуру поступка. Поступающий в нем не одинок не только потому, что поступок – о двух концах, упирающихся в индивида и общество [4], но и потому, что во вселенной поступка – две звезды – я и другой.