Гуманитарные ведомости. Выпуск 1(33). 2020 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (33), июль 2020 г. 27 так сложатся, что невозможно будет удовлетворить этим желаниям. Следовательно, эти желания незаконны, а не потребность счастия незаконна. Какие же желания всегда могут быть удовлетворены, несмотря на внешние условия? Какие? Любовь, самоотвержение!» Он так обрадовался и взволновался, открыв эту, как ему показалось, новую истину, что вскочил и в нетерпении стал искать, для кого бы ему поскорее пожертвовать собой, кому бы сделать добро, кого бы любить» . Именно с этой надуманной, искусственной позиции , если можно так сказать, Оленин влюбляется в Марьянку, дочь казачьего хорунжего. Надеется, что сделает ей что-то хорошее, лучшее, чем у нее есть теперь. Но не встраивается, не может встроиться в живой поток казачьей жизни, мощно несущий казаков, казачьих жен, дочерей, сыновей, невест… Жизнь не согласна быть разменной монетой, платой даже за такую высокую ценность, как домашний очаг, благополучие, спокойствие. Всё это может быть, но будет ли при этом жизнь? Как-то не сразу и не рассуждением, а просто чутьем, нутром Марьяна знает, что это не так, и не соглашается на брак с Олениным. Последняя сцена повести показывает всю глубину различия между героем Толстого и Джека Лондона. Если последнего жизнь подхватила и теперь ведет и несет всем своим потоком, то Оленин явно выброшен из ее хода. Он здесь лишний, чужой. К нему не питают зла, но и не сочувствуют. Жизненный поток просто выкинул его как ненужную щепку или черную карчу и пошел дальше, своим ходом. В нем Марьяна, умирающий Лукашка, невозмутимый Ерошка, они на своем месте и никакого напряжения перед жизнью не испытывают. Не рефлектируют, не придумывают, для чего бы им пожить на этом свете. Оленин пытается осознать, понять и… не понимает. Зато есть другой герой – Лукашка. Молодой казак, красивый, сильный, смелый, не дурак и выпить и погулять. Но он прекрасно чувствует этот ход самой жизни, отдается ему всем своим казачьим существом. Он знает упоение в бою и не знает, но чувствует, что «всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья». Опасность только возбуждает его, это едва ли не катарсис риска : «Лукашка сидел один, смотрел на отмель и прислушивался, не слыхать ли казаков; но до кордона было далеко, а его мучило нетерпенье; он так и думал, что вот уйдут те абреки, которые шли с убитым. Как на кабана, который ушел вечером, досадно было ему на абреков, которые уйдут теперь. Он поглядывал то вокруг себя, то на тот берег, ожидая вот-вот увидать еще человека, и, приладив подсошки, готов был стрелять. О том, чтобы его убили, ему и в голову не приходило». Не боится жить, а потому не боится и умереть. Он как-то инстинктивно и весело знает, как ему жить и как умирать. Есть жизнь и жизнь. Это хорошо слышно в стихотворении Арсения Тарковского «Жизнь, жизнь…»: За верный угол ровного тепла Я жизнью заплатил бы своевольно, Когда б её летучая игла