Гуманитарные ведомости. Выпуск 1(33). 2020 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (33), июль 2020 г. 73 одни люди не только имеют право, но и призваны и могут устраивать жизнь других людей…» [14, с. 911, 915-916]. Подобный способ аргументирования в пользу отказа от насилия хрестоматийно квалифицируется критиками толстовских идей как морализаторская утопия, т.е. оторванная от социально-исторических реалий мечта о воплощении Царствия Божьего на земле, доступном лишь «сообществу ангелов» (подробнее об этом cм.: [13, с. 107]). Однако согласиться с подобной оценкой можно только в том случае, если Толстой в своих рассуждениях ограничивался бы исключительно декларированием тождества нравственного и общественного идеала в форме абсолютизации требования непротивления злу насилием. На деле же мыслитель демонстрирует куда более широкий и многоуровневый взгляд на проблему реализации этого императива, который составляет нормативое ядро универсального «закона любви» и является этическим антиподом «закона насилия». Как справедливо отмечает Е. Д. Мелешко, для Толстого «… в первом значении «закон любви» есть космологический и естественно- антропологический закон духовной жизни», «однако, наибольшее внимание Толстой уделяет обоснованию «закона» любви в его этико-социальном значении» [9, с. 6-7]. Иными словами, в данном концепте мыслитель усматривает не только ментальные, но и социально-прагматические аспекты. Так, с одной стороны, прямой этический запрет на использование насилия Толстой квалифицирует как одну из ступеней бесконечной духовно- нравственной эволюции человека, всецело находящейся в зоне автономии его доброй воли и сфере индивидуально-ответственного поведения. Ведь для отказа от насилия человеку не нужно никаких дополнительных условий, кроме принятия собственного решения и его последовательной практической реализации, ибо «…не быть насильником всегда можно» [15, с. 462]. Между тем, с другой стороны, Толстой далеко не склонен рассматривать человека как субъекта морали в социальном вакууме. Мыслитель последовательно ставит перед собой и своими читателями три принципиальных вопроса, относящихся к области исторической прагматики и социальной прогностики:  во-первых, вопрос о том, « каким путем » должен и может произойти тот самый «неизбежный переворот», который призван привести к замене закона насилия законом любви;  во-вторых, сакраментальный вопрос « что делать », т.е. как, собственно, должна быть устроена жизнь людей в результате этого переворота;  и, наконец, в-третьих, пожалуй, самый острый и насущный вопрос о том, «…что будет со всеми теми, кто откажется от насилия, живя среди людей, не отказавшихся от него?» [14, с. 920]. Эта триада вопросов намечает контуры внутренне целостной этико- нормативной программы социального действия, которую Толстой четко и последовательно формулирует и системно излагает в X главе своей работы. Здесь следует заметить, что все предшествующие разделы статьи выполняют по