Гуманитарные ведомости. Выпуск 4(40). 2021 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4 (40), декабрь 2021 г 30 философский акт удивления. В рассказе «Река Потудань» дана одна из сильнейших постановок этого вопроса: «…бессмысленность жизни, так же как голод и нужда, слишком измучили человеческое сердце, и надо было понять, что же есть существование людей, это – серьезно или нарочно?» [5, с. 432]. Здесь важно понять, что это вопрос не столько метафизический, сколько этический. Смысл жизни может быть рассмотрен, как это имело место в традициях европейской философии, уходящей в греко-римский исток, в метафизической перспективе чистого умозрения. То есть как теоретический вопрос, поскольку греческая теория и есть созерцание. Для Платонова это не вопрос «звездного неба над головой», но, как он сам говорит «измученного человеческого сердца», то есть нравственный. И это в целом соответствует этикоцентричной традиции русской философии, которая есть ее основная типологическая характеристика, доведенная Платоновым до некоего предела. Необходимо сказать, что в русской философской культуре, включающей в себя и огромный литературный пласт, соотношение этики и метафизики решается в пользу первой. И в этом своеобразие отечественной философии, отмеченное неоднократно. То, что принято называть «проклятыми вопросами» русской литературы есть по сути ядро нравственной философии. Эти вопросы не только не могут быть разрешены как исключительно теоретические вопросы, их вообще нельзя поставить вне нравственного контекста. И среди этих вопросов именно смысл жизни, генетически связанный со смертью, является первым и главным. Можно вспомнить пушкинский мотив «Жизнь, зачем ты мне дана», рефреном прокатившийся в дальнейшем по всем пластам русской литературы и философии, сформировав основной центр рефлексии нравственного характера. Здесь важно терминологическое различение между такими понятиями как «нравственность», «этика» и «мораль». В литературе, включая и этику советского и постсоветского периодов, этот вопрос неоднократно поднимался, хотя, как мы полагаем, вразумительного прояснения нет. Наличие трех лексем моральной философии в значительной степени вызывает некоторую путаницу именно в тех вопросах, в которых не должно быть никакой терминологической неразберихи. Не вдаваясь в полемику по этому вопросу, необходимо отметить, что в основном вызывает некоторое смущение слово «нравственность», которое усиленно пытаются отождествить с нравами, обычаями, укладом, за которым следует свод правил и законов. Иными словами, ввести нравственность в некоторое нормативное поле, как это принято в традициях теоретической этики, имеющей западное происхождение. Для отечественной традиции важна даже не столько нравственность, сколько нравственные переживания и нравственные страдания, которые и составляют основу «проклятых вопросов». Нравственность понимается не статично в регулятивном ключе, а динамично, именно как сильнейшие душевные движения человека, вывязанные столкновением с этими вопросами. Можно эти нравственные переживания охарактеризовать и в терминах экзистенциальной философии, что также будет правильным. На высшем уровне философского вопрошания экзистенция и нравственность совпадают. И это