Гуманитарные ведомости. Выпуск 4(40). 2021 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 4 (40), декабрь 2021 г 35 радоваться жизни, строить светлое и счастливое будущее, несмотря на весь непереносимый ужас, в военной время достигший своего предела. С переживанием горя связана и вторая нравственная философема: «мне без истины стыдно жить». Удивительно это сочетание несочетаемого: истина – гносеологическое понятие, стыд – моральное. Но именно в русской традиции, в лице Платонова истина становится нравственной категорией. Это не значит, что нужно раз и навсегда обрети истину, присвоить её, и зажить с ней как с инструкций счастливо и спокойно, не мучаясь и не стыдясь. У Платонова, если смотреть на всё его творчество, иное отношение к истине. Не обрести, но обретать, искать, искать страстно и мучительно, искать постоянно. И стыдно как раз не от необретения истины, а от отказа её поиска. Это равносильно тогда нравственной смерти, если человек успокаивается, усыпляет свою совесть. Человек жив, пока он стремится к истине, понимая, что его жизнь на бесконечность далека от идеала и совершенства. Но она такой и останется. Нужно только это понимать. В заключении необходимо затронуть важный, острый и в чем-то болезненный вопрос о религиозности Платонова, точнее о его принадлежности к православно-христианской традиции. Здесь нельзя ограничиться клишированной формулировкой: «русский значит православный». Вопрос требует более тонкой и глубокой духовной герменевтики, в основе которой возникает такой философско-теологический аспект: насколько Бог воплотим в рамках человеческих ценностных координат, в том числе и в системе нравственных ценностей? Иначе, можно ли говорить о религиозности человека, откровенно позиционирующего себя принадлежащим к атеизму и материализму, но чье творчество пронизано глубочайшими нравственными вопрошаниями и переживаниями, вписанными в традицию отечественного дискурса «проклятых вопросов»? Атеизм атеизму рознь, тем более русский атеизм радикально отличается от западного. «Атеизм сегодняшний, принявший форму атеизма государственного и «научного», приводит в Советском Союзе к христианству подчас с большим успехом, чем преподавание религии на «христианском» Западе» [13, с. 54], – замечает удивительный парадокс Татьяна Горичева в известной книге «Православие и постмодернизм». В этом смысле, «атеизм» Платонова, в основе которого глубочайшее нравственное переживание мира, предельно совестливое отношение к жизни на бесконечность далёк от бездушного идеологического монстра, который лишь внешне насаждался в качестве официальной доктрины. Хотелось бы привести слова С. Г. Семеновой, очень точно расставившей смыслы и акценты в этом вопросе: «Вступает, хоть и попранный в революционное время, христианский душевный подтекст, натурально живущий в народном человеке Платонова: острое ощущение какого-то недолжного, падшего состояния мира, в котором неумолимо действуют энтропийные силы, стоит тоска и скука бытия, подчинённого временности и смерти» [14, с. 105- 106]. Вот этот «народный человек Платонова», по-христиански переживающий