Гуманитарные ведомости. Выпуск 2(42). 2022 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л.Н. Толстого № 2 (42), июль 2022 г. 11 разум в первом аспекте есть способность деятельного определения воли как причинности субъекта к действию; практический разум во втором аспекте есть лишь способность разумного определения представления или понятия о воле, и постольку есть в первую очередь способность «выведения действий из законов» [5, с. 117], способность суждения о морально-практических вопросах. Именно эта «изощренная опытом способность суждения» может различить, в каком случае закон находит применение; она же придает закону «доступ к воле человека» [5, с. 49] и постольку играет ключевую роль в моральном воспитании . Хотя Кант говорит здесь по видимости о некоем простом тождестве : «воля есть не что другое, как практический разум» [5, с. 117], на деле практический разум есть у Канта некое различенное двуединство : и сознание должного, и способность сознательной мотивации к исполнению должного. (Именно в этом смысле С. Бобцин говорит, что категории практического разума выполняют две различные функции – морально-практическую и функцию объяснения действий как явлений [8, с. 209-210].) В первом отношении он вполне аналогичен теоретическому рассудку, – хотя его предмет и потому также его понятия заключают в себе нечто выходящее за границы познаваемого таким рассудком, – но во втором он сам , как практическая способность, выходит за пределы возможного для «сухой теории». Философ ясно обозначает связь и различие между рассудком и разумом: Как рассудок, так и разум суть самодеятельность и спонтанность, однако понятия рассудка «служат только к тому, чтобы чувственные представления подвести под правила и этим путем объединить их в одном сознании»; они не имеют познавательного значения без данных чувственности, – причем чистые понятия рассудка, или категории, не составляют в этом отношении исключения; и если категории свободы суть только чистые понятия практического рассудка, не составляют исключения также и они, – но тогда пришлось бы проститься с автономией практического разума. Собственные же понятия разума, или идеи, выходят «далеко за пределы всего, что … может дать чувственность» [5, с. 239]. Поэтому, в частности, нравственные понятия суть по происхождению чистые, а не эмпирические понятия, ибо «имеют свое место и источник вполне a priori в разуме» [5, с. 115], и при этом – важная оговорка – как в обыденном разуме, так и в разуме наиболее «спекулятивном». (Здесь перед нами не противопоставление теории и практики, при котором возникновение моральных понятий в спекулятивном разуме похоронило бы претензии на автономию практического разума от познания о природе, а скорее антитеза разума ученых, привычных к отвлеченному познанию рассудка, и простецов, более полагающихся на «простой здравый разум» [5, с. 95], близкая убеждению Канта в том, что «нет нужды ни в науке, ни в философии для того, чтобы знать, как следует поступать, чтобы быть честным и добрым, и даже мудрым и добродетельным» [5, с. 91]). Именно «в понятиях чистого разума» (а не в понятиях эмпирически опосредованного рассудка) следует поэтому искать «основу обязательности» [5, с. 47]. Коль скоро же так обстоит дело с практическими понятиями , то же самое справедливо о практических суждениях , и их верховных принципах, или моральных законах: они «существенно отличаются» от эмпирических