Гуманитарные ведомости. Выпуск 2(42). 2022 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л.Н. Толстого № 2 (42), июль 2022 г. 13 рассудка). Это, казалось бы, заставляет думать, что практический разум в первом аспекте так же необходимо предполагает особого рода категории, как практический разум во втором аспекте, способность мысленного определения предмета практического познания. Однако если принципом, исходным практическим основоположением как определяющим основанием, воле должно служить представление о законе – что же это за представление? Практический разум дает воле существа закон; в известном смысле можно сказать, что «воля сама себе дает закон» [5, с. 217]. «Закон» в обыденном представлении есть некоторое всеобщее суждение, и стало быть, предполагает понятия и категории. Однако, если присмотреться к тому, что мы можем узнать у Канта в «Основоположении» о характере этого лежащего в основании или нравственной воли «закона», мы получаем нечто весьма непохожее на отвлеченное «суждение» или логически сформулированный «приговор». Воле должна служить принципом или достаточным определяющим основанием «всеобщая законосообразность действий» [5, с. 85]; между тем, по собственному признанию Канта, эта всеобщая законосообразность совершенно аналогична в теоретической и в практической области, вследствие чего философ считает даже правомерным сформулировать категорический императив нравственности в терминах «всеобщего закона природы» [5, с. 145]; но если действительно закон природы может служить «типом» морально-практического закона [1, с. 457], то для представления об этом последнем отнюдь не требуется иных категориальных предпосылок, кроме чистых понятий рассудка, в которых совершается мышление о природе. Практический разум есть способность, оказывающая действительное и полное (то есть доходящее до реального осуществления понятия в чувственном мире) влияние на волю; это полное влияние должно оказать «представление о субъекте как цели самой по себе» [5, с. 173], предписанием для воли как практической способности должно быть «достоинство человечности как разумной природы» [5, с. 201]. Разум, как было сказано выше, является практическим, если представление о всеобщем законе нравственности служит воле достаточным определяющим основанием для действия, служит ей жизненным (а не школьно-ученым) принципом . Принципом же для воли закон, по Канту, будет в том случае, если разум «из представления того, что необходимо для каждого является целью, ибо это есть цель сама по себе , делает объективный принцип воли» [5, с. 167]. Идея человечности как цели самой по себе, как безусловной ценности, безотносительно к представлениям о чувственно данных целях, есть, конечно, как понимает и сам Кант, «простая мысль, сама не содержавшая в себе ничего чувственного» [5, с. 265], – и, как может здесь показаться, мысль вполне отвлеченная. Как таковая, она, казалось бы, определенно предполагает чистые понятия рассудка, категориально конституирована. Но парадокс кантовской теории морали заключается здесь в том, что этот принцип воли, эта, казалось бы, абстрактно-философская (и для всех антикантианцев вполне утопическая ) «простая мысль» – является общей у философа с самым чуждым науки и знания обыденным нравственным рассудком. Философ «не располагает, в конце концов, никаким иным