Гуманитарные ведомости. Выпуск 2(42). 2022 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л.Н. Толстого № 2 (42), июль 2022 г. 44 Ксенофану, очевидно, претило «очеловечивание» божеств, профанация старых богов и снижение трансцендентного до уровня земного. Участвующие в его поэме Дике, Ананке, Эрот и др. фигурируют здесь, скорее, в роли трансцендентальных категорий – Правда, Судьба, Любовь. А то, что он называет их по именам, знакомым из мифов, – вероятнее всего, дань традиции и желание быть понятым широким читателем (слушателем), более разбирающимся в хитросплетении отношений на Олимпе, чем в абстрактных понятиях. М. Хайдеггер называл Парменида философом, стоящим у истоков западноевропейского мышления, а его учение – изначальным («поскольку оно не остается в прошлом, а предлежит будущему, изначальное снова и снова дарует себя той или иной эпохе [24, с. 15]). Именно в поэме Парменида коренится сама наша способность думать о вещах тем или иным образом, возможность всей последующей науки и техники – не только современной нам, но и будущей (по образному выражению Хайдеггера, атомная бомба взорвалась уже в поэме Парменида). Процедура обретения истины предстает у Парменида как процесс ее передачи пытливому греку от некой инстанции. М. Хайдеггер отметил интересную особенность поэмы «О природе»: «редко случается, чтобы какой- нибудь мыслитель влагал свои мысли в уста божественного существа. Отличительная черта мыслителей, которых позднее, со времен Платона, станут звать “философами”, заключается в том, что свои мысли они черпали из самих себя. Ведь мыслители потому и называются “мыслителями”, что они, как принято полагать, мыслят “из себя” и в этом мышлении ставят самих себя на карту. Мыслитель сам ставит вопросы и сам на них отвечает. Мыслители не возвещают какие-либо “откровения” бога. Они не сообщают о наущениях богини. Они говорят о своих собственных прозрениях» [24, с.: 22]. В поэме Парменида истина не рождается в уме философа – она ему передается . Мы не видим никакого образа Богини, однако ошибочно было бы считать, что мы имеем дело с гипостазированием общего понятия «истины»: тот же Хайдеггер напоминает, что подобные персонификации – примета, скорее, поздней античности. Возможно, Парменид нарочно «размывает» образ божества, подобно тому, как Гераклит сознательно «затемняет» свои мысли, пытаясь облечь их в подобающую их глубине форму [Комм. 8] . «У Парменида вместе с земным миром, подлинность которого он отрицает, – отмечает Г. Дильс, – исчезает также его трансцендентная противоположность, божество. Очевидно, что в своем утомительном изложении свойств Всеединого (All-Eine) Парменид намеренно избегает упоминать имя бога, опасаясь, что внесение понятия о боге, которое для людей всегда остается не до конца постижимым, повредит священному величию его вечного Ἐόν [Комм. 9]. Отсюда, возможно, происходит у него немыслимая для грека расплывчатость в изображении божественных персонажей. Он похож скорее на северного мечтателя, который предается спекуляциям, в то время как вокруг него простирается прекрасный зеленый луг» [8, с. 38]. Что касается фигуры парменидовской Богини, то, вероятнее всего, мы никогда не узнаем достоверно, что имел в виду изобразивший ее философ.