Гуманитарные ведомости. Вып. 3 (43) 2022 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (43), ноябрь 2022 г 88 полными или нейтральными к искажениям права, то является ли правовое сознание реальностью или воображаемой фикцией? Это, разумеется, ставит, но не решает вопрос о том, каким может быть правовое сознание: знаковым при эволюции правовых идей терпимости, корректности, преобладания аффирмативного (позитивной дискриминации)? Или, в конечном счете, в условиях становления «демократии меньшинств» правовое сознание уходит от либеральной традиции, возвращаясь к идее сообщительности, традиции того, что характеризует правовое сознание российского общества, где требования к справедливости является причиной слабости формальных правовых норм или слабости правовых институтов, формирующих образы права в правовом сознании? Как писал российский исследователь В. С. Нерсесянц [9], установление истины о праве, как социальной деятельности людей и социальной регуляции, связано с установлением единства сущности права и права как явления. Согласно разработанной им позиции, различие сущности и феноменальности права состоит в том, что в правовом сознании фиксируется различие на уровне представлений о востребованном образе права как утверждении справедливости, различие сущности права и феноменальности связано с законотворчеством и законоприменением в официальном правовом дискурсе. Отсюда правовое сознание содержит внутреннее противоречие между представлением о традиционном праве , опирающееся на органическую жизнь людей, и праве как совокупности норм регулирования , определяемым потребностями государства, власти или политической элиты. Это значимый момент для того, чтобы согласиться с тем, что правовое сознание является определенным отношением к праву, в котором исключается неравенство, не тождественность людей в доступе к праву, и в таком смысле право является свидетельством созидательности человеком его универсальной природы. Динамика, проявляемая в мире правой феноменальности, по выражению теоретика концепции доверия А. Селигмена [14], является свидетельством регресса системы права, как универсального регулятора, и для того, чтобы не спуститься на уровень апологии власти, господства и насилия, правовая культура и сознание должны определяться в категориях реорганизованного доверия , и в интерпретации права следует отличать недоверие к регулирующей способности права и веру в то, что право является устойчивым признаком цивилизованности общества. В приложении к российскому контексту важно понимать, что низкий уровень доверия к правовым институтам не является в сознании общества проявлением неуверенности в том, что ценность права отменена, растворяется в рамках релятивности моральных норм. Правовая форма осознания и выражения притязаний и претензий, исходя из принципов о равенстве, как конституирующей формуле права, актуализирует проблему соотношения проблемы права с религией, моралью, с массивом взглядов и представлений о желаемом. Возникает необходимость соединить правовые принципы и нормы с моралью потому, что мораль оживляет право, и правовое равенство