Гуманитарные ведомости. Вып. 1 (49) 2024 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (49), апрель 2024 г. 13 применении. Кант переформатирует их значение с языка сущности (что́ они есть сами по себе?) на язык долженствования: «что дóлжно делать, если воля свободна, если существует Бог и если есть загробный мир?» [3, c. 585]. Кант показывает, каким образом эти постулаты чистого разума из абстрактных и бездоказательных превращаются посредством их морально- практического переосмысления в реальные принципы нравственной метафизики. Так, 1) постулат бессмертия души, при раскрытии которого чистый разум впадает в « паралогизм субстанциальности» (невозможности довести психологическое понятие о субъекте в последней инстанции до реального представления о субстанции), практический разум преобразует в постулат длительности существования, необходимой для соразмерности с моральным законом в высшем благе как цели практического разума; 2) постулат свободы воли, относительно которого спекулятивный разум впадал в «антиномию двойственной причинности» чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира, практический разум сводит к допущению независимости от чувственно воспринимаемого мира и способности определения воли по закону мира умопостигаемого; 3) и, наконец, теологический постулат Первосущности (бытия Бога), который спекулятивный разум мог мыслить только как неопределенный трансцендентальный идеал , практический разум наполняет смыслом главного принципа высшего блага в умопостигаемом мире через «державное моральное законодательство в нем» [2, c. 531]. Кант задается вопросом: действительно ли морально-практическая интерпретация постулатов чистого разума расширяет наше познание и « имманентно ли в практическом разуме то, что́ для спекулятивного было трансцендентным?» Безусловно, считает Кант, расширяет, но « только в практическом отношении». Это означает, что мы не познаем при этом ни природы души, ни свободы умопостигаемого мира, ни бытия Первосущности, ибо они есть «вещи сами по себе. Мы имеем лишь понятия о них, «объединенные в практическом понятии высшего блага как объекта нашей воли и познаем их только посредством морального закона ». [2, С. 532]. Такова здесь удивительная логика «моральной гносеологии» Канта. То, что постулаты чистого разума объединяются в понятии высшего блага, наводит Канта на мысль о некой единой этикотеологической реальности, которая за ними скрывается. Предпосылкой к обоснованию этой новой практической реальности стала для Канта идея мысленного объединения «царства природы» и «царства целей». «Мы могли бы мыслить и царство природы, и царство целей объединенными под властью одного и того же главы; вследствие этого царство целей не было бы уже одной лишь идеей, а приобрело бы истинную реальность» [6, с. 217]. Эта реальность, основанная на этико-теологическом синтезе, и ведет к известному кантовскому моральному доказательству бытия Бога, предпосылкой которого становится понимание Первосущности не просто как всеведущего и всемогущего Творца, но «как законодательствующего главы в