Гуманитарные ведомости. Вып. 1 (49) 2024 г

Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (49), апрель 2024 г. 23 юридических мер в актуальном законодательстве представляют собой правовую форму, но таковой она быть не может в силу своей ненормальности, исключительности. Чрезвычайное положение Агамбен понимает как диспозитив (термин, введенный Мишелем Фуко в его учении о власти), с помощью которого между правом и реальностью жизни существует связь и разделение. Этот диспозитив является истоком всего правопорядка. Право упраздняет себя для того, чтобы быть включенным в жизнь. При наступившей чрезвычайности, когда закон приостановлен и достигнута высшая точка его действенности, попросту нереально отличить следование закону от его нарушения. Отмененный закон всецело совпадает с реальностью. Следовательно, любая норма изначальна не исполнима [3, с. 139]. Для чрезвычайного положения характерна аномия (с др.-греч. – «отсутствие закона, беззаконие»), при которой вскрывается бездейственность закона и всемогущество суверена. Агамбен отмечает: политическое и юридическое понимания мессианизма сводится к теории чрезвычайного положения. В качестве органов государственной власти выступает сам Мессия – он уничтожает закон, исполняя его, и ниспровергает прежнюю власть [1, c. 79]. Бессрочность чрезвычайного положения так же тесно связано с эсхатологией авраамических религий. Отметим, что целый ряд государств, в которых господствует религиозно-политическая доктрина живут в ожидании исполнения пророчества пришествии мессии: это Святой Престол, ожидающий Второе Пришествие Христа, Израиль, который ждет обетованный приход Машиаха и своим существование приближающим этот момент. Наконец, такова природа Ирана, который согласно шиитскому мусульманскому учению, ожидает прихода имама Махди. Все эти политические образования пребывают в состоянии перманентной чрезвычайности: геополитическая напряженность (особенно свойственная Ближнему Востоку) порождает исключительную ситуацию в праве и его применении. Дж. Агамбен замечает, что суверенный Мессия есть фигура, при помощи которой монотеистические религии разрешают вечную проблему закона через его исполнение и завершение [1, c. 76]. В нашем анализе теории Шмитта о суверенитете мы не можем обойти стороной понятие « суверенной диктатуры », тем более что уже неоднократно упоминаемый нами трактат 1921 г. предметно и идейно связан с «Политической теологией». К. Шмитт, привлекая колоссальный по объему материал, утверждает, что политическая история знает диктатуру двух видов: комиссарскую и суверенную. Диктатура комиссара, корнями уходящая в эпоху республиканского Рима и активно используемая средневековыми государями, призвана спасти существующий порядок, но не в праве его изменить. Комиссарская диктатура должна быть свернута после выполнения всех поставленных перед ней задач по подавления мятежа или устранения военной угрозы. К полноценным диктатурам суверенного типа Шмитт относит протекторат О. Кромвеля в Англии XVII в. (пусть и с некоторыми оговорками), власть Национального конвента как законодательного органа Первой Французской республики и советскую Россию. В каждом из этих случаев после