Гуманитарные ведомости. Вып. 3(51) Т1 2024 г

24 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (51), октябрь 2024 г. общем благе. Но что происходит, когда такое представление утрачено и не скрепляет общество? Один из них ответов, который А. А. Гусейнов рассматривает в качестве второго подхода к осмыслению рассматриваемой проблемы, – стоический – полностью отделяет добродетель от добротности, и относит добротные действия к сфере надлежащего, но морально нейтрального. Надлежащие действия направлены на удовлетворение природных и общественных потребностей человека. Эти действия относятся к сфере необходимости, они предопределены судьбой, человек над ними не властен. Моральная же сфера – сфера добродетели и порока – очерчивает то, что находится в полной власти человека, а именно – его внутреннее отношение к тому, что с ним случается и что он делает как природное и социальное существо. Человек добродетелен, если охотно принимает любые перипетии судьбы, какими бы неожиданными или жестокими они ни оказались. Он порочен, если негодует на судьбу, пытается сопротивляться ей. Благодаря отделенности моральной сферы и сферы необходимости, стоикам удалось возвысить человека в качестве морального субъекта над его судьбой: «Человек ничего не может сделать со своей судьбой. Но сохраняя внутренне свободное, независимое отношение к ней, он оказывается больше судьбы и обнаруживает (сохраняет) свою абсолютность в качестве нравственного субъекта» [3, с. 418]. Удивительным образом именно разделенность добродетели и добротности у стоиков оказывается залогом не только нравственной суверенности индивида, его самодостаточности и внутренней независимости от всего, над чем он не властен, но и успешности действий, обусловленных природой человека, его включенностью в мир других людей. Например, стоик, ценящий дружбу и друга, будет делать все, ради спасения друга, но не будет убиваться, если не сможет его спасти. Невозмутимость позволит ему занять диспозицию, благодаря которой он окажется более эффективным в своих усилиях, чем впадающий в отчаяние человек, и с большей вероятностью добьется результата [там же]. Для А. А. Гусейнова важно то, что, хотя Аристотель и стоики рассматривают проблему добродетели и добротности по-разному, общим и существенным для их подходов оказывается утверждение в качестве начала поступка суверенного морального субъекта, исходящего во всех своих суждениях, решениях и поступках из представления о должном, а не о сущем, заботящегося в первую очередь о добродетели и во вторую – о добротности поступка. Для иллюстрации третьего подхода к осмыслению проблемы добродетели и добротности А. А. Гусейнов анализирует клятву Гиппократа, представляющую собой один из ранних примеров профессиональной этики [Комм. 2]. Он считает, что в отличие от Аристотелевского или стоического подходов, здесь добродетель оказывается привходящим элементом конкретного вида человеческой деятельности, «выражением и закреплением их добротности» [3, с. 418]. Следует отметить, что приоритет добротности над добродетелью здесь вполне оправдан, ведь мы ожидаем от врача в первую