Гуманитарные ведомости. Вып. 3(51) Т1 2024 г

25 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (51), октябрь 2024 г. очередь эффективного лечения, и его добродетель беспокоит нас гораздо меньше, нежели его профессионализм. Но тогда возникает вопрос, какую роль в этом случае призвано играть обращение к добродетели (морали)? А. А. Гусейнов полагает, что во врачебной этике, выраженной в клятве Гиппократа, добродетель соединяется с добротностью в результате конкретизации общих моральных понятий, их адаптации к специфике профессиональной деятельности. Тем самым утверждается ее особенный статус – врачебное дело признается в качестве морального [3, с. 419]. Поскольку же врачебная деятельность обретает моральный статус, ее добротное (в соответствии с заданными правилами – «во внешне заданных параметрах»), осуществление, или профессионализм рассматривается в качестве критерия добродетели [там же]. Добродетель оказывается производной от добротности и задается внешним образом. Логика А. А. Гусейнова подталкивает к предположению, что адаптация общих моральных понятий к конкретной практической деятельности имеет целью придать ей моральный статус, а это может привести к оправданию любых необходимых для достижения ее специфических целей действий. Кроме того, осуществление конкретных предполагаемых профессией действий «во внешне заданных параметрах», казалось бы, снимает с субъекта этих действий ответственность, если вообще не лишает его субъектности. Однако, на врачебную этику, выраженную в клятве Гиппократа, можно посмотреть и иначе. Например, можно заметить, что адаптация общих моральных норм к врачебной практике не переворачивает их значений, никак их не ослабляет. В результате такой адаптации контекстуализированные в этой практике, конкретные моральные нормы устанавливают ограничения на возможные именно здесь злоупотребления. Помимо того, что они определяют обязательства по отношению к учителю, коллегам, врачебному делу в целом, они также предписывают руководствоваться в лечении больного его пользой, воздерживаться от гнева и несправедливости, быть начеку против соблазнов, которые облегчаются врачебной профессией и т.д. (не вступать в любовные отношения, воспользовавшись особым положением врача, хранить ставшую ему известной тайну, не подлежащую разглашению и т.п.) и др. Кроме того, как замечает А. А. Гусейнов, клятвой Гиппократа предполагается, что добродетельность человека (именно как человека, а не как профессионала) необходима для того, чтобы профессионализм был возможен. К этому следует также добавить, что добродетель, если рассматривать ее, в том числе и как выражение субъектности, проявляется в самом акте клятвы – осознанном признании и принятии конкретных моральных норм в качестве своих собственных, которые после акта клятвы вряд ли возможно рассматривать как составляющие «внешне заданных параметров», но скорее как предмет обязательства, под которым поставлена личная подпись, и за исполнение или неисполнение, которого человек несет индивидуальную ответственность[Комм. 3]. Говоря на языке А. А. Гусейнова, в случае выраженной в клятве Гиппократа этики, профессионализм как соответствие специфическим