Гуманитарные ведомости. Вып. 3(51) Т1 2024 г

26 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 3 (51), октябрь 2024 г. стандартам врачебного дела, ограниченный моральными нормами, действительно определяет не только добротность действий, но и добродетель врача. Вопрос состоит в том, определяет ли он эту добродетель «во внешне заданных параметрах» и не играют ли конкретные моральные нормы, задающие профессионализм, роль, подобную роли законов полиса, предписывающих дела мужественного, справедливого, умеренного и т.д.? Представление о соотношении добродетели и добротности, в рамках которого безусловный приоритет отдается добродетели, по убеждению А. А. Гусейнова, кардинальным образом меняется в Новое время, когда трансформации в моральной философии приводят к формированию институциональной этики (в виде прикладной и профессиональной этики), которая постепенно вытесняет этику философскую. Особенность институциональной этики А. А. Гусейнов видит в том, что она предполагает образ морали как внешней регуляции поведения, осуществляемой посредством специфичных для той или иной сферы норм. Личностное измерение морали, с его точки зрения, здесь становится несущественным, поскольку различные социальные сферы (экономика, политика, различные профессиональные сферы и пр.) функционируют тем более четко и успешно, чем меньше зависят от «человеческого фактора». От человека требуется не субъектность, а исполнительность, способность совершать эффективные в рамках конкретной сферы, или добротные, поступки. Проблема соотношения добродетели и добротности действия, в представлении А. А. Гусейнова, здесь решается таким образом, что добродетель в значении персонализированного проявления (воплощения) морали оказывается избыточным, ненужным понятием. Главная проблема институциональной этики, как ее понимает А. А. Гусейнов, порождена тем, что институциональную этику рассматривают как пространство морали, тем самым морально санкционируют и сами институты с их специфическими целями и конкретными нормами, и «добротность предметной деятельности» в рамках этих институтов [3, с. 421]. А это, по его убеждению, ведет к размыванию и деформации смысла морали, который был осознан и артикулирован в философии морали. Например, считает А. А. Гусейнов, внутренняя логика институциональной этики не препятствует тому, чтобы в ее рамках получили оправдание аморальные действия (даже ложь и убийство), если они оказываются незаменимым средством достижения в каком- то конкретном случае специфических для конкретной социальной сферы/института целей. Также нельзя, по мнению А. А. Гусейнова, с уверенностью утверждать, что в институциональной этике остаются актуальными безусловные моральные запреты прямого действия. И совершенно очевидно, что в силу того, что институциональная этика предполагает основанное на нормах внешнее регулирование, здесь не остается места для личностного присутствия и т.д. [3, с. 421–422]. А. А. Гусейнов полагает, что деформации смысла морали можно избежать, лишь признав, во-первых, что институциональная этика имеет дело не с моралью, а с нравами – областью изменчивой, вариативной, контекстуальной, формирующей человека внешним образом, а во-вторых, что мораль может быть связана лишь с личностью, с