Гуманитарные ведомости. Вып. 1(53) 2025 г

19 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (53), апрель 2025 г. его значимости Кант считал себя вправе не только утверждать безусловную реальность этого принципа и всех связанных с ним понятий и основоположений, – но даже признал, что понятие такого безусловного правила решает проблему, непосильную для чистого спекулятивного разума, а именно: «аподиктический закон практического разума» доказывает – хотя и только в практическом отношении , – объективную реальность понятия свободы [1, c. 375] . В «Критике практического разума» Кант считает возможным представить дедукцию морального закона едва ли не «геометрическим способом»: практические основоположения (принципы) подразделяются вначале на принципы, субъективно значимые только для воли данного субъекта, или максимы , и принципы, объективно значимые «для воли каждого разумного существа» [1, c. 392], или практические законы . Следующим логическим шагом практические принципы, предполагающие в качестве определяющего волю основания объект или материю воли, определяются как сугубо эмпирические практические принципы, которые неспособны быть всеобщими законами воли каждого разумного свободного существа [1, c. 395] и которые «всегда должны быть представлены только как максимы, а отнюдь не как практические законы» [1, c. 403]. Закономерный вывод из двух предыдущих посылок гласит, что, если для разумного существа должно быть возможно «мыслить себе свои максимы как всеобщие практические законы», то эти максимы воли могут содержать определяющее основание воли только по форме [1, c. 403], поскольку, если в представлении о практическом законе отвлекаются от всякой материи воли, в этом представлении остается только «форма всеобщего законодательства» [1, c. 404]. Иначе говоря, только форма максим как «субъективно-практических принципов», благодаря которой они «подходят для всеобщего законодательства» (там же; у Канта дано курсивом. – А. С.), может делать эти максимы практическими законами. На этом основании Кант считает себя вправе сформулировать «основной закон чистого практического разума»: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства» [1, c. 409]. Соответственно, критерием оценки субъективно-практического принципа определения воли служит только вопрос о том, «может ли эта максима иметь силу и как всеобщий практический закон» [1, c. 404,] то есть годиться «для всеобщего законодательства» (там же). А в таком случае определяющим основанием воли в ее максиме уже никак не может быть субъективная склонность, поскольку максима, обоснованная на субъективной склонности, непригодна для всеобщего законодательства и, будучи вопреки этому возведена в закон, сама себя уничтожает [1, 404-405]. И вот при таких исходных посылках этической рефлексии Кант обнаруживает, с одной стороны, что всеобщая форма закона не дана в чувственно опосредованном опыте, и что, если она служит воле единственным законом и достаточным определяющим основанием, то такая воля должна представляться независимой от закона причинности, как «естественного закона