Гуманитарные ведомости. Вып. 1(53) 2025 г

20 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (53), апрель 2025 г. явлений в их взаимоотношении», то есть свободной волей в строгом смысле слова, – так что сознание всеобщей законодательной формы максимы, как ее достаточного определяющего к действию основания, необходимо предполагает свободу способной определяться таким образом воли. С другой же стороны, материя всеобщего практического закона, «объект максимы», может быть дана только эмпирическим путем, только в опыте (как его подразумевает теоретическая философия); но воля, которая мыслится как свободная, а значит, не зависящая от эмпирических (чувственно данных) определяющих оснований, должна быть, несмотря на это свойство, так или иначе определяема к действию; поэтому независимость ее самоопределения от материи закона означает, что ничто из всего, что может быть дано в опыте фактической данности, не может служить такой воле достаточным определяющим основанием, а значит, она может определяться к действию только всеобщей формой практического закона. (Это рассуждение повторяет в иной форме то, что уже было отмечено Кантом в «Основоположении»: «Ведь воля в средоточии своем стоит как бы на распутьи между своим принципом a priori, который формален, и своим мотивом a posteriori, который материален, и так как она должна все-таки чем-нибудь определяться, то, если действие совершается по долгу, ее необходимо должен определить формальный принцип воления вообще, ибо всякий материальный принцип у нее отнят» [3, c. 79, 81]). Получается, что сознание свободы равнозначно сознанию способности определяться к действию одной лишь всеобщей формой своей максимы. Следует логически необходимый вывод: «свобода и безусловный практический закон ссылаются друг на друга» [1, c. 407]. В радикальной интерпретации это положение дел означает тождество сознания (положительной идеи) свободы и сознания (понятия) безусловно- практического закона; и, казалось бы, такой вывод о тождестве двух моментов «на самом деле» напрашивается здесь сам собой. Кант, однако, не делает подобного радикального вывода, строго держась убеждения в непознаваемости вещей самих по себе. Для критической этики тезис о тождестве двух определений вещи «на самом деле» есть не тезис о положении дел в трансцендентной действительности , а только тезис о взаимном соотношении (актов) сознания того и другого положений дел, не претендующий на проникновение мыслью в трансцендентное. Поэтому следующую проблему философ формулирует в привычном для критической философии виде: как возможно это сознание , – каким образом оно реализуется, а это значит: с чего оно начинается? Либо человек непосредственно сознает свою свободу и отсюда переходит к сознанию морального принципа, либо же, наоборот, сознание морального принципа приводит к самосознанию свободы. Первое возможно в области теории : в «Основоположении» Кант утверждал, что при предположении свободы общий принцип и все частные принципы морали следуют из этого предположения аналитически [3, c. 223]. Но во второй