Гуманитарные ведомости. Вып. 1(53) 2025 г

30 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 1 (53), апрель 2025 г. разум, что и в области наук, только в применении к другому предмету , а именно к практической действительности, – весь смысл и все предназначение этого «практического» смысла и состоит только в самопознании . Иначе говоря, все, что может сделать при подобном понимании дела «практическая» философия, это – беспристрастно и строго констатировать, каков в каждом данном случае субъективный принцип действий субъекта, и каков в каждом данном случае моральный или нормальный субъективный принцип его действий. Самопросвещение и моральное самопознание – вот все, на что в таком случае оказывается способен «практический» разум. Практический разум «должен был бы служить … для законодательства» [3, c. 99], но законодательство разума есть не более чем только моральное самопознание: такова тайная или явная вера такого рода (сократической?) «моральной» философии. Правда, по Канту, это строгое и беспристрастное познание морально- практического положения дел отнюдь не столь благоприятно для практической науки разума, как полагают догматические оптимисты. В «Основоположении», задолго до разработки учения о «радикальном зле», Кант прямо говорит: «стоит только ближе всмотреться в мечтания и стремления людей, как мы всюду натолкнемся на их любезное Я… на него и опираются их намерения, а вовсе не на строгую заповедь долга» [3, c. 103]. Поэтому результаты «строжайшего испытания самих себя» зачастую оказываются лестными для людей только потому, что испытание было недостаточно строгим [3, c. 103], так что «хладнокровный наблюдатель», не склонный принимать мечту о моральном добре за действительность такового, вообще может «в известные моменты сомневаться в том, есть ли вообще в мире истинная добродетель» [3, c. 103]. «Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе, потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу» [Рим. 7:18]. Поэтому исследование фактических максим естественно и с необходимостью склоняет «хладнокровного наблюдателя» к признанию того, что вся практическая действительность за рамками «благонамеренного» нормативного сознания (которое, при всей своей благонамеренности, есть все же не более чем только пожелание (Wunsch) добра, но не само это добро) исполнена своекорыстных и в тенденции злых поступков, максим, стремлений и умонастроений; совершенно в согласии с констатацией апостола Павла: «я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое» [Рим. 7:21]. Собственно говоря, и в этических сочинениях Канта мы находим зримые плоды «хладнокровного наблюдения» такого рода: обращает на себя внимание, например, что все четыре знаменитых примера применения категорического императива морали представляют читателю людей, которые или подвергаются искушению действовать согласно максиме, несовместимой со всеобщим законом («ощущает пресыщение жизнью» [3, c. 14] и «занят мыслью о самоубийстве» [3, c. 169]; «он весьма хотел бы дать такое [ложное. – А. С.]